ЖЕРТВА ВОЛКАМ

Святочная быль А.Я. Максимова,
(текст адаптирован с оригинала 1900 года)

Также рекомендуем прочитать (для перехода нажмите на название статьи):

Бог на земле

Присудили

Собака

Слуга дракона

У черта на куличках

I.

Ясный морозный вечер. В бездонной глубине таинственного неба приветливо мерцают тысячи звезд, словно радостные очи сонма ангелов, парящих в бесконечном пространстве, недоступном человеческому уму. Полная луна величественно плывет среди чудных созвездий, бросая на застывшую землю снопы мягких, нежащих лучей. Волны фосфорического света придают всему окружающему дивный, фантастический вид. Под неотразимым влиянием этого ласкающего света вся природа находится в сладкой дремоте. В недвижном воздухе стоит невозмутимая тишь. Лес, безгранично раскинувшийся во все стороны, не шелохнется. Мохнатые, сплошь опушенные рыхлым снегом, ели точно охвачены очарованным сном. Их мшистые ветки низко опущены, как будто они ревниво охраняют от постороннего взора тайны дремучего бора. Могучие сосны замерли в каком-то сказочном раздумье. Их роскошные, темные вершины, художественно изукрашенные снежными хлопьями, рельефно вырисовываются на сравнительно светлом фоне ночного небосклона. Рядом уснули стройные березы, широко раскинув свои нежные, тонкие, оголенные сучья и ветки...

Струи лунного света проникают в сокровеннейшие уголки уснувшего леса. На снежном, пышном ковре прогалин и просек тянутся, скрещиваясь, пересекаясь и сливаясь, какие-то фантастические тени. Такие же тени легли поперек широкой почтовой дороги, которая извивается сверкающей лентой среди лесной чащи и теряется во мглистой дали...

Пустынно и глухо как в лесу, так и на дороге. Мертво и тихо кругом. Ничто не нарушает величественного безмолвия зимней ночи. Но это отсутствие жизни только кажущееся. В этом можно убедиться - стоит лишь внимательнее приглянуться к опушке дремучего бора. По окраинам извилистой дороги недвижно сидят отдельными группами громадные волки, с всклоченной шерстью и с подведенными от продолжительного голода боками. Задрав кверху острые морды, хищники упорно глядят на луну, как будто приведенные ее фосфорическим светом в странное оцепенение...

Время идет. Луна уже склонилась почти к самым вершинам деревьев, но волки все еще сидят на прежних местах и с тем же оцепенением смотрят в звездное, безоблачное небо... Но вот один из крайних хищников вдруг встрепенулся, насторожил уши и с жадным любопытством стал смотреть на дорогу. Вслед за ним, словно по команде, и остальные хищники повернули головы в ту же сторону, видимо, стараясь уловить чутким ухом какие-то неясные, едва уловимые звуки, неожиданно нарушившие торжественное безмолвие дивной ночи. С каждой секундой звуки эти ближе и ближе; яснее и отчетливей раздаются они в морозном воздухе... Вот уже слышно, как вдали звенят, то бойко, то захлебываясь, то совсем как будто замирая, звучные колокольцы, подобранные в терцию. Изредка уже доносятся топот и фырканье лошадей. Резкий скрип полозьев сливается с мелодичными звуками колокольчиков и нарушает их своеобразную гармонию. Встревоженные хищники всполошились и шарахнулись в чащу, утопая по брюхо в рыхлом снегу…

II.

В открытой рогожной кошеве сидят двое: мелкий торговец Коркин, бородатый мужчина, плотно закутавшийся в лисью шубу, и мальчик лет десяти племянник Коркина, бережно завернутый в громадный бараний тулуп, по видимому, с отцовского плеча, крепко стянутый, чуть ли не под мышками, бесконечным красным кушаком. На узком облучке примостился как-то боком, вполуоборот к седокам, коренастый, плечистый ямщик, в мохнатой козьей дохе и енотовом малахае. Ямщик, видимо, вполне доволен всеми: и разговорчивыми седоками, и собой, и своею лихою тройкою. Изредка покрикивая на лошадей, он ведет бойкую речь, постоянно меняя темы разговора и с удивительною легкостью перебрасываясь мыслями с предмета на предмет:

- Лучше моей тройки в целой округе не сыщешь: конь к коню на подбор... Стоит лишь крикнуть им: милые, выручайте!.. и кнута не надоть: птицей легкокрылой полетят... А ты, купец, кунгурцев знаешь?.. Не знаешь?.. Это мещане из города Кунгура: одно слово - пропащий народ. Ну, и мазурики же они ловкие: таких мазуриков во всей Москве не сыщешь... Вырезать задок у тарантаса, сорвать с возов, налетом, несколько мест чаю или иного товару - это их дело!.. А гляди, лес то наш какой!.. Ты, поди, и во сне такого не видал?..

- Не видал, - согласился бородач, зорко поглядывая по сторонам, не то с любопытством, не то с затаенным страхом.

- То-то!.. - самодовольно усмехнулся ямщик. - Наши леса - благодать. Таких лесов, почитай, нигде не сыщешь...

- А разбойники и волки есть в них? - раздался трепещущий голос мальчугана.

В этом неожиданном вопросе слышалась дрожащая нотка какой-то душевной тревоги, навеянной фантастическим видом дремучего бора.

- Полно, Ванюша, пустяки говорить... Какие тут вдруг разбойники?.. Да и волков, вероятно, уже всех извели разные охотники, - успокоительно и, вместе с тем, как-то неуверенно проговорил бородач, продолжая озираться.

- Э... эх, купец, охота тебе выдумывать, прости за мужицкое слово, разную канифоль! - с укоризной обратился ямщик к седоку. - Положим, прав ты, что разбойников теперича, в этакую зимнюю стужу, нет пока, а волков - сколько хочешь: хоть лопатами их отгребай... И лютые, скажу тебе, в наших лесах волки! Сколько разного скота и людей поели - не сосчитаешь, право!..

- А на проезжих нападают они? - тревожно спросил бородач, нащупывая в боковом кармане шубы ручку крупного револьвера, приобретенного по случаю от какого-то встречного офицера, возвращавшегося из Сибири в Петербург.

- Не случалось этого... Даже не пришлось слышать об этом... Волк, милый человек, рвет больше пешехода, которому оборониться нельзя, да, окромя того, на гулящую скотину нападает... Прозевал ты малость, а уж волки тут как тут, по-своему расправляются...

- Почему же волки проезжих не трогают? - удивился бородач, испуская из стесненной груди вздох облегчения.

- Знать хочешь, почему?.. Изволь, милый человек, скажу, - начал было ямщик благодушно поучать проезжего, но левая пристяжная вдруг отвлекла его внимание. - Не шали! - прикрикнул он с внезапным озлоблением на широкогрудого серого жеребца, который, неожиданно ослабив постромки, стал с чего-то энергично нажимать на коренника, точно силясь спихнуть его с дороги.

- Не шали! - повторил свой озлобленный окрик ямщик, и в воздухе раздался резкий удар кнута.
Жеребец стремительно вытянул постромки, но все еще продолжал наваливаться на оглоблю, искоса поглядывая в лесную чащу.

- Что с ним? - робко спросил бородач, начавший опять трусить.

- Волков почуял, - как-то глухо ответил ямщик, подбирая вожжи, и тотчас же добавил, словно в оправдание жеребца: - Конь он молодой, небывалый еще - ему и боязно оттого...

- Ах, дядя, мне страшно! - вскрикнул вдруг Ванюша, крепко прижимаясь к бородачу. - Страшно!.. И мальчик зажмурил глаза.

Этот внезапный крик произвел на Коркина сильное впечатление. Он весь затрепетал. Холодный пот выступил у него на лбу, а в сердце появилась щемящая боль, точно оно попало в какие-то тиски.

- Ишь, малыш-то, тоже испугался, - разговорился опять ямщик, озираясь по сторонам. - Чует, видно, он, что волки в лесу сидят и зубами на нас щелкают!.. И пущай пощелкают. Как ни охочи они до человечьего мяса, а все колокольцов опасаются... Давно бы уже напали на нас, кабы не колокольцы... И чего они этих самых колокольцов пужаются - сам не знаю, да и никто, почитай, не знает...

- Гляди! - с ужасом перебил Коркин ямщицкую речь, указывая левой рукой на лесную опушку. - Гляди, два волка сидят!

И, ухватившись невольно другой рукой за револьвер, он потащил его из кармана.

- Пущай себе сидят! - с напускным ухарством отозвался ямщик, наматывая на рукавицы вожжи. - Эй вы, милые, выручайте! - неожиданно крикнул он на лошадей, упираясь грудью в высокий передок кошевы.

Тройка мгновенно вытянулась и понеслась вскачь, взметывая копытами тучи снежной пыли. Отполированные полозья резко завизжали. Колокольцы забили дробную, тревожную трель... Ванюша, не открывая глаз, плотно прижался к бородачу. Оцепенев от ужаса, вдруг охватившего все его молодое, нежное существо, он замер в необъяснимом, мучительном ожидании чего-то невообразимо страшного и неотвратимого...

III.

Спустя несколько секунд тройка поравнялась с двумя хищниками, смело вышедшими из чащи на дорогу, как бы для рекогносцировки. Их горящие, словно раскаленные уголья, глаза следили за кошевой с жадным любопытством, подстрекаемым нестерпимым голодом. Злобно щелкая зубами, волки, казалось, ждали только удобного момента, чтобы отчаянно ринуться на лошадей или людей. Они были совсем близко, всего в двух-трех шагах...

Эта близость произвела на Коркина подавляющее впечатление, и в то мгновение, когда два хищника совсем приблизились, он безотчетным движением выхватил из кармана револьвер и сделал, не целясь, два выстрела. Один из волков высоко подпрыгнул, точно под ним вдруг развернулась могучая пружина, перевернулся в воздухе и с размаху шлепнулся спиной в рыхлый снег. Раздался ужасный вой, на который тотчас же отозвались все притаившиеся хищники. Дремавший лес ожил и огласился дикими завываниями, потрясавшими душу и сердце.

- Теперь беды не миновать! - отчаянно закричал ямщик. - Голубчики, выручайте! Милые, выручайте!.. Э-эх, купец, - обратился он со свирепым упреком к Коркину: - кой черт дернул тебя палить!?.. Говорил тебе: не замай... Ну, а теперь пропали мы! Не отстанут, окаянные, как крови попробовали... Милые, выручайте!.. Не отстанут!..

Действительно, целая стая волков, выскочив из леса и почти мгновенно растерзав раненого товарища, уже неслась вдогонку за кошевой. Свесивши на сторону окровавленные языки, хищники мчались с поразительною быстротою. Расстояние между ними и кошевой сокращалось с каждой секундой, несмотря на головоломную скачку обезумевшей тройки, инстинктивно чуявшей страшную опасность. Волки преследовали тройку с остервенением и упорством. По-видимому, недавняя кровавая трапеза привела их в то состояние, при котором даже самый трусливый зверь становится отважным до безумия и смелым до наглости.

Коркин следил за гигантскими прыжками хищников с невыразимым ужасом, но, вместе с тем, и с отчаянною решимостью продать свою жизнь как можно дороже. Держа наготове револьвер, он ждал только удобного момента, чтобы поразить шальной пулей какого-нибудь ближайшего волка, но момент этот как то постоянно ускользал. Уже несколько раз он целился то в одного, то в другого зверя, из числа особенно наседавших на кошеву, но все не мог спустить курок даже с ничтожной уверенностью на удачный выстрел. В помутившихся глазах Коркина стоял какой-то невообразимый хаос. Среди едва проглядной снежной мглы хищники представлялись чудовищными, неуловимыми тенями, то исчезавшими неизвестно куда, то вновь появлявшимися совершенно с противоположной стороны. При всем этом кошева так подпрыгивала на ухабах, с такою стремительностью перебрасывалась с боку на бок, что надо было очень крепко держаться за нее, чтобы не вылететь прямо в раскрытые пасти волков. Стрелять при таких условиях можно было только зря и наугад, но на такую бесцельную стрельбу Коркин пока не решался, вследствие ничтожного запаса патронов. Он берег пули до крайнего случая. Надвигавшаяся опасность еще не окончательно помутила его рассудок, и он достаточно ясно сознавал, что очень скоро придется сойтись с хищниками грудь с грудью, что приближается решительный момент, когда заряженный револьвер может оказать спасительную услугу. С напряженными донельзя нервами он ждал этого момента, как вдруг раздался злобный крик ямщика, который все оглядывался на преследовавшую стаю волков:

- Чего не палишь!?.. Начал палить, так пали!.. Бей их, окаянных!.. Не зевай!.. А то как раз вперед забегут и на лошадей бросятся... Пали, говорят тебе толком!.. Пали!..

Этот неожиданный крик был каплей, переполнившей нервное напряжение Коркина. Он разом впал в какое-то полубессознательное состояние, не позволявшее ни думать, ни рассуждать. Оп утратил силу воли и с поразительной покорностью подчинился резкому требованию ямщика. Началась положительно шальная стрельба по волкам, бешено прыгавшим на довольно близком расстоянии от кошевы. Редкий выстрел достигал своей цели, поражая того или другого хищника, случайно подвернувшегося под пулю. Раз какой-нибудь зверь падал, остальные с остервенением набрасывались на раненого товарища и почти мгновенно разрывали его на клочья. После короткой кровавой свалки волки вновь с поразительной настойчивостью пускались в погоню за кошевой, не обращая внимания на револьверные выстрелы.

- Пали, пали! - дико поощрял ямщик совершенно растерявшегося седока. - Бей их, окаянных, бей!..

И Коркин палил с лихорадочной, бессознательной поспешностью. Уже несколько раз ему пришлось перезаряжать револьвер, а волки, не уменьшаясь в числе, продолжали свое яростное преследование. Некоторые звери уже были так близко, что ясно и доносилось до кошевы их прерывистое дыхание... Но выстрелы  вдруг смолкли.

- Пали, пали! - завопил ямщик в каком-то диком исступлении.

- Патронов больше нет, - прохрипел Коркин упавшим, глухим голосом.

- У, черт этакой! - стал неожиданно ругаться ямщик со свирепым видом. - Дьявол ты, окаянный!.. Зачем тогда палил, коли запасу порохового нету?.. Из-за тебя, окаянного, погибать теперь приходится… Ну, нет, шалишь!.. Шалишь!.. Не хочу помирать страшной смертью!.. Бросай...

Ямщик на секунду смолк, точно поперхнулся чем, но затем взвизгнул с каким-то безумным ожесточением:

- Бросай малыша-то!.. Волки беспременно отстанут... Им только человечьего мяса охота попробовать... Говорят тебе, бросай!..

- Выдумал что!?.. Бога ты не боишься! - с ужасом простонал Коркин, прижимая к себе племянника. - Мать ждет сына на праздник, а я его на съеденье зверям брошу... Не изверг я, не убийца!..

- Голубчик, дяденька, миленький, спаси меня, спаси!..- замолил вдруг Ванюша, судорожно цепляясь за шубу бородача.

- Бросай, бросай! - настойчиво, с угрозой твердил ямщик. - Смотри, поздно будет!.. Сию минутку волки на лошадей насядут и всех в клочья разнесут... Бросишь малыша - спасемся; не бросишь - лютой смерти не миновать... Бросай, а не то самого выброшу из кошевы!

И ямщик с угрожающим видом обернулся к седокам. В этот момент подскочил к самой кошеве громадный волк и одним махом вцепился острыми зубами в приподнятый воротник Коркина. Тот положительно осатанел от этого неожиданного нападения и с безумным криком рванулся вперед. Смелый хищник не выдержал подобного стремительного движения своей жертвы и кубарем полетел на дорогу, не выпуская из крепко стиснутых зубов вырванного клочка воротника. Среди стаи волков произошел незначительный переполох, но вскоре они опять дружно бросились преследовать кошеву, все норовя вскочить в последнюю то с одной, то с другой стороны. Два хищника забежали даже вперед с явным намерением вцепиться в лошадей. Смертельная опасность, казалось, была неотвратима.

- Бросай малыша живей, пока время не ушло!.. Бросай, а не то сам вылетишь! - с прежним ожесточением ревел ямщик, делая угрожающее движение по направлению к Коркину.

Тот отшатнулся вглубь кошевы и с невыразимым ужасом простонал:

- Не могу... не брошу... Сам... сам бросай...

- Дяденька, голубчик, миленький, спаси меня! - продолжал молить Ванюша, замирая от страха и инстинктивно прячась за спину дяди.

Ямщик потянулся за мальчиком, стараясь поймать его за ноги. Коркин не шелохнулся, чтобы защитить племянника. Его вдруг охватило чувство, превращающее человека в зверя. Ему хотелось жить, жить, во что бы то ни стало. Призрак мучительной смерти заглушил в нем все честное, хорошее и доброе, превратил его в чудовище, готовое ради собственного, хотя бы даже призрачного спасения, на самое возмутительное преступление. Коркина не тронули отчаянные мольбы племянника: он был к ним совершенно глух. Сердце его как будто мгновенно зачерствело и обратилось в камень. Ямщик, между тем, уже успел поймать мальчика за ногу и, несмотря на его сопротивление, выбросил его из кошевы...
Волки беспорядочной толпой накинулись со всех сторон на свою жертву... Воздух огласился пронзительным криком, ударившим, точно острым ножом, в самое сердце Коркина. Нервы последнего не выдержали. С безумным воплем, с искаженным от невыразимого ужаса лицом, кинулся Коркин на дно кошевы и неожиданно разразился страшными, судорожными рыданиями...

IV.

Волки, увлекшись ожесточенной борьбой за лакомый кусок, как будто забыли о кошеве, но, впрочем, ненадолго. Едва взмыленная тройка успела промчаться две-три версты, как хищники вновь стали наседать на нее еще с большим ожесточением. Напрасно ямщик гнал лошадей, напрасно немилосердно хлестал их то кнутом, то вожжами. Несмотря на бешеный бег тройки, расстояние между нею и волками заметно сокращалось, а до города оставалось еще не менее пяти верст.

«Успеем ли доскакать?» - загвоздил в воспаленном мозгу ямщика жгучий, мучительный вопрос. - «Успеем ли!?..»

И ямщик вновь оглашал лес самым отчаянным криком, постепенно затихавшим от судорожной хрипоты:

- Милые, выручайте!.. Голубчики, выручайте!..

Изредка он оглядывался и с безумным ужасом замечал, как быстро настигали тройку хищники, разлакомившиеся, по-видимому, человеческой кровью.

Лошади продолжали нестись стрелою, не зная, как будто, усталости. Страх окрылил их, придал им какую-то сверхъестественную силу. Кошева, окутанная льдистою пылью, бешено ныряла в ухабах, едва не опрокидываясь на раскатах и поворотах. Только благодаря широким, крепким отводам, она стойко выдерживала безумную скачку. Визжа полозьями, она металась из стороны в сторону, бороздила дорогу то одним, то другим отводом, вновь выпрямлялась, а через секунду опять норовила опрокинуться.           

Деревья и телеграфные столбы мелькали мимо кошевы с поразительной быстротой. Гигантские тени, легшие фантастическими узорами на сверкающую снежную пелену, казалось, ожили и неслись вслед за обезумевшей тройкой, тщетно силившейся уйти от кровожадных врагов, число которых не убывало. Напротив, с каждой минутой к преследовавшей стае примыкали новые и новые хищники.

Коркин ничего уже не видел и не слышал. Уткнувшись лицом в сено, раскинутое на дне кошевы, он находился в полуобморочном состоянии. Он ничего не сознавал и не понимал. Страх парализовал его мозг, сковал его члены и привел в какой-то ужасный столбняк.

Ямщик уже не кричал, а едва слышно хрипел, повторяя одно и то же:

- Милые, выручайте!.. Голубчики, выручайте!

Нервная судорога сдавливала ему горло. Он холодел от одной мысли - попасть на зубы хищникам. Страшная смерть казалась ямщику неотвратимой, если не смилуется Всевышний и не прострит над несчастными Свою мощную длань... Надежда на помощь свыше мелькнула в воспаленном мозгу ямщика молнией и тотчас же потухла.

Он торопливо пошарил под облучком и вытащил топор, зловеще блеснувший в лучах лунного света. Привставшему Коркину вдруг почудилось, что сейчас этот острый топор опустится на его голову и раскроит ее до плеч, что сейчас он будет выброшен озверелой рукой убийцы на растерзание волкам... Смертельная опасность совершила во всем существе Коркина удивительный, внезапный перелом. Застывшая было кровь неожиданно закипела ключом. Упавший дух его воспрянул. Робость сменилась отчаянным мужеством. Словно наэлектризованный, Коркин мгновенно вскочил на ноги и, стремительно бросившись на ямщика, судорожно обхватил его обеими руками поперек туловища. Ямщик пошатнулся от неожиданного натиска и не удержался в кошеве, но не выпустил из рук топора.

Волки, казалось, только этого и ждали. Беспорядочной массой накинулись они на лакомую добычу и мгновенно вцепились в ямщика с неистовым остервенением. Началась неравная, страшная борьба одного человека с полусотней кровожадных хищников, обезумевших от голода и преследования. Ямщик-атлет наносил мощные удары направо-налево; охваченный бешеным порывом продать свою жизнь возможно дороже, он работал топором с дикой энергией. Уже несколько волков опрокинулось навзничь с раскроенными черепами, а число их, по-видимому, не убывало, но, напротив, как будто возрастало. Ожесточение хищников росло с каждой секундой. Вид крови и отчаянное сопротивление жертвы довели их до неистовства. Они бросались на ямщика со всех сторон с безумною смелостью и, несмотря на наносимые им смертельные удары топором, в клочья рвали крепкую козью доху, добираясь до теплого, трепещущего мяса. Силы ямщика быстро ослабевали. Залитый кровью, искусанный, он махал топором уже не с прежнею быстротою. Уставшая рука работала уже почти машинально и как-то бестолково. Мощь и верность ударов исчезли... Приближался момент полного изнеможения.

Волки словно чуяли это и становились все смелее и смелее. Вот один из них сделал могучий прыжок прямо на грудь ямщика и сбил его с ног. В одно мгновение десяток других хищников вцепились ему в лицо, шею, в руки и ноги. Наступил последний акт ужасной борьбы. Жертва и разъярившиеся звери слились в одну общую массу. Ямщик, потеряв сознание, уже не отбивался, но только хрипел и судорожно вздрагивал всем истерзанным  телом. Волки с бешенством рвали это тело в клочья, ссорясь и споря из-за каждого куска, из-за каждой капли горячей крови.

Тройка, между тем, все мчалась и мчалась, быстро приближаясь к городу, приветливые огни которого уже мелькали сквозь поредевший лес...

Пользовательского поиска